Время: по Гринвичу
Фабула: типичная мыльная опера в одно лицо и мерная дзен-проповедь в ответ
Это ж Кордес! (с) младший и средний медперсонал+пациенты
Это ж Блэр! (с) все остальные+те, кто не попадет в титры
А если по делу, то разыгравшаяся болезненная паранойя у Кордес не дает покоя теперь и Блэру - девушка явно считает полным правом являться в кабинет психолога и требовать к себе внимания, усердно давя на .. в общем, специалисту по душам никак не отвертеться.
читать дальше
Maximiliana Cordes
Мерные шаги по коридору? Выбросьте и забудьте эту замусоленную метафору в мусорное ведро! Раскатистый шум отраженных волн возмущения и звуков от ходьбы, усиленный резонансом – вот моя новая метафора! Именно так и ходят пациенты в коридорах левого крыла, когда им срочно нужна аудиенция у доктора. И еще они окрикивают тех, кто смеет им что-то поперек сказать о манерах или шуме.
А мне-то она ой-как позарез сейчас была нужна, кто бы знал! (но скоро узнают, погодите) даже как следует не удалось разругаться с санитарами на этот раз – слишком срочно мне в голову залетела интуитивная идея посетить любимый кабинет. (Лайтман, видите ли, слишком большая шишка, чтобы запросто принимать в любое время окризившихся больных – но дело-то не ждет!) И не то, чтобы Блэр заслужил такую участь – нет, ну, что вы! – просто звезды не благоволят сегодня Скорпионам. (эту информацию я особо лелею)
Черт, черт, черт! – двигать в такт мыслям руками при ходьбе, делая свой взгляд еще безумней и зверее, чтоб медсестры не спрашивали лишний раз что случилось. Известно, мляха, что случилось!
"Если гора не идет к Магомеду…" Я сама приду и получу свой законный сеанс психопомощи, матьтвоюразразинапополам! – шикнуть вслух, смахивая от этого на мартовскую кошку, недополучившую свое. И продолжать злобно топать по темнеющим коридорам левого крыла, все дальше от зоны безопасности, все ближе к цели, все прозрачней от разума. Ногти впиваются в ладони, губы поджимаются, а потом с них срывается шипение и резкие фразы.
Вот эта дверь с слишком уж язвительной цифрой «10» - она как будто ухмыляется или тихо посмеивается прямо мне в лицо, и даже не скрывает этого. Выглядит просто, но мнит себя круглым…
…Идиотом, - снова шикание, и рука уже поднята для смачного удара вместо учтивого стука. – Этот Блэр не заслуживает много почестей.
Злобная усмешечка искажает молодое лицо, и глаза уж как-то слишком недобро сверкают – признак недоброй идеи, на этот раз не интуитивной, а слишком уж продуманной.
Дверь в кабинет бахнула два раз – сначала от ноги, потом от стены. Я спокойно прошла, даже как-то слишком чинно вышагивая (докторишка любит телится и жеманствовать ведь) вперед под звуки брякающего по полу дверного замка, а потом учтиво прикрыла дверь, подставив под ручку стул, зафиксировав оный. Чтоб вместо поломанного поработал немного. Когда формальности соблюдены, то можно переходить и к делу.
Психолог как обычно восседал за своим столом, что-то записывая в журнальчик. Просто-таки вопиющий пример трудоголизма и выслужки. Настоящий цепной пес, выдрессированный, вылизанный. Не факт, что породистый, но за палочкой еще побегает. Или нет?
Ну, все, приехала карета, красную дорожку сама расстелю, - снова глухой стук – это уже мои ладони синхронно опускаются с размаху на стол перед Блэром, оповещая тех, кто не понял еще сути дела – я зла.
«Очень зла и расстроена, а еще меня достал этот Замок» - интересно, сколько из этих слов он прочитает по моим глазам? Он же у нас мистер Проницательность, сукин сын, чтоб твою невозмутимость сдуло!
Да уж, что ни говори, а только таким поведением можно было «развести» Макса на какое-то проявление искренних эмоций на лице да и вообще. Обычно собранный, отчищенный, откормленный, он производил впечатление если не дзен-монаха с Тибета или с какого-нибудь Храма Кинкаку-дзи, то верблюда в горячих песках Сахары. Хоть бы что – а у него всегда есть, что ответить. И не факт, что от души ведь глаголит, гад! А ведь мне только и нужно что сострадания, понимания, да частичку тепла… Толку от этих слов!
Выдержав надрывно-тяжелый взгляд с короткого расстояния, я шмякнулась в кресло напротив, подобрав на грудь руки, как бы обхватив себя. Личико пообиженней, может, даже посуровей, чтоб не расслаблялся – пусть видит, что человеку плохо!
То, что сейчас не приемное время, может быть даже, совсем не время и для срочных приемов, и поведение скорей вызывающее, чем располагающее к помощи и беседе, конечно же меня ничуть не волновало, скорей, я наоборот стремилась создать этому «специалисту» побольше трудностей – он же врач! – а с остальным и потом можно разобраться.
- Мне плохо, доктор, я подыхаю, - конечно, молчать после такого представления глупо. Раз пришла – говори, или грош тебе цена. И говори убедительно, чтоб не совсем нахально, и не давая повода усомниться в твоей искренности. Немного нытья или жалобности, еще чуток вызова и издевательства. Смешать с тошнотворными нотками и кривой недоброй линей губ. Всего понемногу, глядишь чего интересного выдаст. Да-да, ведь за этим мы и пришли, верно? Посмотреть, чего этот Блэр стоит.
А с чего все пошло? А это позже узнаете, не спешите расставаться с поп-корном.
Max Blair
Hi-Fi – Пионер
Пионер всегда готов!
Пионер всегда готов!
А у Макса Блэра основное дело
Будь готов и смело в трудный бой иди.
А на Макса Блэра вся страна смотрела
Как душа горела в молодой груди.
Будь готов и смело в трудный бой иди.
А на Макса Блэра вся страна смотрела
Как душа горела в молодой груди.
Мерное тиканье часов и протяжно-жалобные гудки в трубке телефона. За окном день клонится к закату, и вроде бы уже пора собираться, но есть еще пара дел. Работа – раз, личный интерес – два. Мужчина задумчиво кивнул сам себе и положил трубку телефона обратно, так и не дождавшись ответа. Оставалось полтора дела.
Хотелось распахнуть окно и полной грудью вобрать ароматы прелой листвы дуба и клена, смешанные с пряными струйками увядших трав, но было слишком холодно. Макс подозревал, что та вчерашняя прогулка от Замка до дома была лишней, и транспортом все же стоило воспользоваться – свербение в носу и горле почти сломило затяжной осадой его собственный чертог. Так что никаких окон, никаких трав и свежего порыва ветра, ласково теребящего волосы. И никаких закатов.
Психолог бросил взгляд на кипу бумаг перед собой, на аккуратненькие папочки в ящике, открытом наполовину, на томик Юнга на полке… и снова на телефон. Посмотрел так, будто тот был в чем-то виноват.
Однако работа не ждет, вода под лежачий камень не течет, а журавль машет синице с неба и летит дальше. Блэр зашуршал бумагами, с головой погружаясь в работу, рассчитывая сделать позже перерыв для чая.
***
Спустя какое-то время, когда мышцы спины устали, а буквы расплывались в неясном свете уходящего дня, психолог оторвался от заполнения форм и анкет, устало потирая веки. Медленно встал, потягиваясь и разминая плечи, прошелся к окну, думая размеренно о том, что надо бы снова позвонить. В оконную раму просачивались осторожные струйки холодного воздуха, дразня обоняние хозяина 10 кабинета, а вместе с тем и его больную носоглотку. Жжение припустило с новой силой, отчего мужчине пришлось резко сделать шаг назад, машинально прикладывая руку к горлу. Болеть он не любил по нескольким причинам. И самой основной была та, что говорила все время маминым голосом про горчичники и солевые ванны. Блэр так же не любил лечиться, не любил глотать таблетки и вообще выглядеть слабым и беспомощным, так что вторым его машинальным действием был ритуал приготовления медового чая.
***
Звон ложечки о фарфоровые стенки чашки приводил в чувство; ритмичные движения по кругу; извивающийся, словно парэо прекрасной незнакомки на ветру, пар поднимался над чаем уводили внимание от неприятной боли в носоглотке. Макс не стал пить кипяток, снова вернувшись к записям. Вот тут и началось.
Сначала уж больно странные звуки по коридору и отголоски чьего-то разговора. Потом – тишина.
Это по мою душу, - шальная мысль как шашка срубила кобыле голову, оставив всадника без чувства реальности собственных ног.
Затяжной прыжок в омут звенящего воздуха, а потом – разрыв: замком по полу, дверью по стене, запахами коридора по раздраженным рецепторам. Как в ужасно нереальном мистическом кино Максу явилась Макс, и тот все понял, будто всю жизнь искал ответа на какой-то каверзный вопрос.
Это она.
Пальцы рук еще не успели сложиться друг на друге, образуя арочку перед сидящим психологом, как рыжая бестия (иначе никак и не назовешь) принялась хозяйничать, а когда сложились, она уже шла к нему.
Коня на скаку подрубит, в мой кабинет зайдет…
Удар по столу заглушил на секунду мысль, отправляя следом в пропасти бездны еще и звук звенящей ложки в стакане. А ведь такая хорошая поговорка вспомнилась...
…а потом сама начнет сеанс терапии.
Без театральной паузы не обошлось, как и без выразительных взглядов - всё в лучших традициях больной неврозом.
Вскоре шоу продолжилось, и многострадальная барышня уселась напортив, веско заявив:
- Мне плохо, доктор, я подыхаю
Блэр молчал и даже не думал. Как назло во рту появился привкус железа, так что ему ничего не оставалось, как первым делом промочить горло, чтобы быть способным вообще что-то говорить. Стараясь не терять лица (он был весьма шокирован происходящим – особенно жалко было замок – теперь дверь выглядела жалко), он мерно отпил чаю, после чего положил руки перед собой, одна на другую и постарался участливо спросить:
- Есть ли причины на это, дорогая? – от такого немного сиповатого голоса он чуть не усмехнулся, издеваясь как прежде над собственной смехотворностью и нелепостью ситуации. Хотя вышло довольно вкрадчиво, как и нужно.
Ради Святого Патрика, почему я…
Нет, Макс была очаровательнейшей девушкой, умной, доброй по-своему, весьма яркой и интригующей, и проводить время с ней было очень интересно… но только не в моменты ее приступов тараканно-гнилостного брожения мозгов. И Блэр был обычно не против помочь этой бедняге от всей его скупой души, но только не когда он и сам был готов кого-нибудь прирезать скальпелем со стола Ренаты Майер. Может быть, заодно и саму Ренату, как бы забавна та ни была.
Некоторые вещи случаются не очень вовремя. А кое-какие вещи вообще должны жалеть о том, что случились. Как и в этом случае - Макс с ледяным остервенением желал чтобы кто-нибудь ушел - либо боль из горла, либо эта рыжая бестия. На всякий случай, знаете ли, а то некоторые вещи очень уж не к месту случаются.
Чуть кашлянув, психолог повторил немного иначе:
- Есть ли адекватные причины для того, чтобы дверной замок сейчас лежал на полу, а от звона ложки у меня до сих пор в ушах разносилось эхо… - выражение лица было мирным, даже благодушным, но в словах и во взгляде читался неописуемый гнев, холодный и колкий. Блэр пронизывал взглядом пациентку, как рентген пронизывает грудную клетку в поисках злополучных сгустков туберкулёзной слизи. И не дай Святой Патрик, если девушка не даст ему правильного ответа. – Скажи мне, мисс Кордес. Потому что я не видел, чтобы люди при смерти вышибали двери ногами, а потом покушались на мебель.
Maximiliana Cordes
Началось все незадолго до обеда, а потом нарастало и обрастало, принимая все более острые формы. Этот невроз, этот карающий терновый венец, за какие грехи он появился и когда? Задаться вопросами - что в бездну кануть, а потом долго хватать воздух ртом и таблетки от медсестер им же.
Факт лишь в том, что в один момент со мной что-то пошло не так, и всякая мелочь раздражала до колик под ребрами. Потом эта неуклюжая барышня соизволила опрокинуть тележку с грязной посудой прямо посреди столовой, после чего в ушах звенело еще с полчаса, а потом Сида не оказалось на условленном месте, а потом… Причин много, только вот следствие всегда одно – срыв, истерика, слезы. А развитие следствия – случайное сошествие Мессии. Либо благословит, либо бросит в Ад. Сегодняшний день – явное сошествие в пучины пекла, никакого прощения и отпущения. Колизей, где душу терзают всеми пороками и серебряный дракон спущен с цепи, а неистовая толпа беснуется, кидает корки хлеба к ногам. Вакханалия, и только.
И далеко не благословенен тот, кто имел «честь» недавно быть упомянуть недоброй мыслью в этом круговороте дня и безумия болезни. Так Блэр и попал в «немилость» будучи недавно уличенным мирно болтающим о чем-то с какой-то чернявой медсестрой. Ей расправа будет, но позже.
Позже, позже, ведь лакомый кусок еще здесь, в своей крепости, которую почему-то хотелось взять непременно нахрапом, чтоб в летописях помнили долго и красочно.
Но тактика хромала на обе ноги, заставляя стратегию скорбно скулить и жалеть, что не было запасного плана. Все, что было сейчас ясно – не отступать. Только не я, только не сейчас и только не перед Блэром. Играть, так играть до смерти, чтоб летописи.. ну, вы поняли. Так что, господа и дамы, сжимайте кулаки – смотрите, как храбро я выпячиваю грудь и вдыхаю, понимая, что крепость-то взята, да только король еще не повержен. И, кажется, весьма опасен. Никто ведь не думал, что у королей тоже бывают плохие дни.
Как в клетку с тигром, я птичкой впорхнула, а потом поняла, насколько затмила мой разум ревности и гнева алая пелена. Однако Макс хорош – не теряет лица, прихлебывает чай, сверлит взглядом, держит свою марку.
Как это бесит.
И задает эти свои вопросы елейным голоском, чтобы поджилки скрутились, и стало страшно. Чтобы красная пелена сменилась черной, засасывающей, вытягивающей всю силу.
Перед внутренним взором снова мелькает серебряный отблеск, холодный и острый, рядом с сердцем кольнет и утихнет, чтобы я знала – никуда он не делся, этот треклятый дракон.
И тут снова реальность, край и угроза. Как затравленный зверь всеми этими мысленными стрелами и копьями, я несусь и распахиваю душу на новый камень утеса.
Пусть лучше меня заклюют они, эти прекрасные птицы, чем я умру здесь от голода и мороза!
Холодная мысль, переполненная трагизмом той сказки, и собственной немощностью, забитостью и отчаянием, режет пополам грудину, набрасываясь на глаза новой пеленой, мутной и соленой, если сбросить ее к губам.
Но это секундная слабость, прочь! С новой силой и мольбой в подоплеке действий говорить и сжимать пальцами подлокотник:
Спаси меня, Макс! Просто возьми и отвлеки меня, чем угодно. Можешь ударить или накричать, но лучше тебе просто обнять меня. Спаси меня от этих страхов и дракона, что медленно сжимает когтями мое сердце…
- Есть. Как и у любого «мертвеца», похороненного заживо, вышибающего крышку гроба, а потом ломающего ногти в кровь на пути к свободе. – голос не дрожит, он копирует эту блэровскую сталь – прочную и бесстрастную.
Слова сами собой складываются в ладные и красивые метафоры, до боли точные. О, этот дар писателя и сказителя! По каким руслам теперь ты течешь! Почему только так и только через эти чувства ты даешь о себе знать, скажи мне.
Ароматы чая наполняли легкие приятной истомой, смешивали чувства в безумный коктейль – ревность с нежностью, гнев с жалостью, доброту с эгоистически желанием получать желаемое. Блэр явно был занят чем-то важным, может, он был не в духе, и мне пришлось его отвлекать. Внутри кипело чувство вины, одновременно с раскаленным ощущением смерти и симпатии – что из этого выбирать путеводной нитью? Как себя вести? Но гордыня подскажет, уж она-то всегда здесь – не терять норова и гонора, не опускать виноватые глаза. Требовать, желать и заявлять. Ведь пасть на колени можно в любой момент.
Как глупо, я знаю, и поступаю наоборот. Мудрость и понимание выливаются наружу, преображаясь, упрямством ребенка и самонадеянностью подростка, полагающим, что его не заберут в участок за граффити на стене Белого Дома, только потому, что у него кризис личности. Однако в этом вся я, что поделать, лечите, любите, а потом обнимайте. Так безопасней.